Вера Штольц и олигархическое счастье - Страница 30

Режиссер был потрясен. Он внимательно смотрел на Веру и качал головой. Его взгляд говорил сам за себя – в нем сквозило недоверие и интерес. – А еще что-нибудь знаешь, кроме Ахматовой? Например, Есенина или наше все?

– Наше все – это именно он, Пушкин? Кстати, он не только ваше, но и наше, потому что родился в Москве! А поскольку я из Москвы, то, конечно, знаю! Кстати, а Есенин родился в Рязанской губернии, что ближе к Москве, чем к Питеру! Так что он больше наше, чем ваше! И Вера продекламировала:

«Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом»

и без промедления:

«Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…»

– Ну что, хватит? Экзамен прошла? – Вера снова улыбалась, и снова ее лицо ласкали солнечные беззаботные зайчики. – А ведь как это здорово, – думала она, – вот так ни от кого не зависеть и делать, что хочешь, на глазах у всех! Да вот хотя бы на глазах этого режиссера, который, наверное, сейчас лопнет от удивления!

И, действительно, режиссер выглядел так, как будто у него внезапно произошел разрыв шаблона, и он впервые в жизни не знает, что сказать. Наконец, выдержав необходимую паузу под смеющимся взглядом Веры, режиссер рассеянно буркнул: «Ты что, специально готовилась?», и махнул в ее сторону рукой, что могло значить только одно: «Хватит уже представлений на сегодня! И пора за работу!»

В ответ на его смущение Вера только рассмеялась, подмигнула ошарашенному Кириллу и вышла из круга, стараясь, однако, держаться неподалеку – она все еще горела желанием узнать, как проходят съемки. И вовремя – помощник режиссера уже вел за собой делегацию девушек – вероятно, ответственно прослушавших инструктаж и теперь готовых вырасти из потенциальных кинодив в кинетические.

К сожалению Веры девушки окружили место съемок плотной стеной – из-за нее ничего не было видно, а только иногда доносились визгливые, истеричные, унылые и надрывные голоса конкурсанток вперемешку с тигриными рыками режиссера, который после каждого выступления просто не находил себе места и крыл девушек почем зря, обвиняя их то в тупости, то опять в тупости, а то и снова в тупости.

В общем, выходило так, что главным действующим героем на съемочной площадке была именно тупость, и Вера, постояв рядом минут двадцать и услышав в очередной раз, как режиссер кроет на чем свет стоит интеллектуальный уровень девушек, со вздохом отвернулась и пошла дальше – вернее, по направлению к дому: ведь было уже почти два часа, и нужно сообразить что-нибудь на обед. Но еще долго ее преследовал усиленный мегафоном крик режиссера, обвиняющий очередную жертву плохого образования в отсутствии мозга – и спинного, между прочим, тоже.

Вера шла по дорожке и широко улыбалась, вспоминая сконфуженный вид режиссера и еще раз пережевывая все обстоятельства своей первой съемки – пусть и случайной, пусть и чисто технической, но все же – съемки.

– А что, мистер Фикс, хотели бы Вы посниматься в кино, например, в сериале: «Кровавые лапы шестнадцать»? – от смеха Вера аж сама подавилась и закашлялась, да так, что неспешно проходящий мимо благообразного вида дедушка яростно вперил в нее взгляд и неодобрительно проворчал что-то себе под нос.

– Еще как, мистер Фикс! Мне бы очень хотелось посниматься в кино, и особенно – в «Лапах шестнадцать»! – Вера вдруг подумала, что ведь она ничем не хуже всех этих «Кудышных актерок» (как называли сами себя какие-то новоиспеченные телезвездочки, которых она недавно видела в утреннем шоу по «Первому») и может спокойно так же, как и они, кривляться перед камерой, глупо улыбаться и изображать бурную страсть. Ну, может, над страстью перед камерой придется немного поработать, но все равно: «В съемках нет ничего сложного, и она уж точно смогла бы!»

Ее внимание вдруг отвлек какой-то крик и звук приближающихся шагов – вернее, даже и не шагов, а топота ног, которые неслись (конечно, не сами по себе, но как часть давешнего режиссера), и неслись быстро. Неслись не как курица, но бегом!

Вера обернулась и заинтересованно остановилась, увидев, что, действительно, это именно тот самый главный, и он, действительно, спешит к ней. Впрочем, нет – даже и не спешит, а ломится на всех парах. А за ним рысью скачет нагруженный тяжеленной видеокамерой Кирилл, а следом за ними на почтительном расстоянии – возбужденная девичья процессия – знакомые все лица. Кстати, в отдалении Вера все так же видела расставленные по кругу осветительные приборы и телевизионную технику, рядом с которой суетились фигурки киномехаников (или как их там называют) – из чего следовало, что все это перемещение людских масс было нежданным и незапланированным даже для их организаторов. И спонтанным.

Всему этому могло быть только одно объяснение: режиссер с подручными ринулись за ней – так же, как и все остальные, и что теперь Вере делать, скажите на милость?

– Но, впрочем, я ошибаюсь, ведь слишком много чести для меня одной! – Вера отвернулась и двинулась дальше, но ее настиг еще один крик – теперь уж точно предназначенный именно ей: